![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
О переводе «Одиссеи»
«Одиссею» я читал в переводе англичанки Эмили Вилсон, ныне профессора Университета Пенсильвании.
Когда её перевод вышел, как и положено в наши просвещённые времена, главной новостью было, что это первый перевод «Одиссеи» на английский, сделанный женщиной. Сама Вилсон настаивает, что это не главное достоинство её перевода.
К сожалению, ответить на простой вопрос «хороший ли это перевод?» затруднительно, потому что у всех есть разное мнение, что такое перевод, и что делает его хорошим.
А то ведь некоторые считают «Памятник» Пушкина переводом «Exegi monumentum» Горация, а другие и «Памятник» Фета за перевод не считают.
У меня лично к переводу очень высокие требования. Я хочу, чтобы он точно передавал ритм и рифму, стилистику, ну и, конечно, смысл (причём когда есть возможности разного понимания, их тоже очень хотелось бы сохранить).
Многие англоязычные переводы игнорируют форму оригинала. (Набоков перевёл «Евгения Онегина» на английский прозой, чем меня в своё время шокировал. Набоков!!! Прозой!!! Казалось бы, уж он то должен был бы понимать.)
Гомера, в частности, не принято переводить на английский гекзаметром. (Интересно, что и в русский обиход гекзаметр вполне мог бы не войти. Гнедич изначально переводил «Илиаду» другим размером, но посередине работы граф Уваров убедил его, что гекзаметром было бы правильнее. Гнедич выкинул рукопись и пошёл переводить сначала, теперь уже гекзаметром.)
Спасибо Вилсон, она не стала переводить прозой, а дактилический гекзаметр заменила на ямбический пентаметр. Конечно, от этого в её распоряжении было гораздо меньше слогов, чем у Гомера.
Отчасти Вилсон решает эту проблему, отказываясь от стандартных эпитетов и повторяющихся дословных оборотов типа «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Её аргумент? Такие стандартные обороты характерны для устных импровизационных песен, а в письменном тексте кажутся занудными.
Но извините, вы же переводите письменный текст, а не устный. И все эти стандартные обороты и клише — неотъемлимая часть гомеровского стиля. Составляющая, замечу, для современного читателя очень необычная и поэтому очень интересная.
Так что на мой вкус, отсутствие и повторяющихся оборотов, и гекзаметра (или, если дактилическим гекзаметром совсем не получается, хотя бы попытки найти максимально близкий английский эквивалент) — большая потеря.
Но отличительная особенность этого перевода другая: Вилсон переводит на современный английский. Иногда утрированно современный, с какими-то разговорными словечками, которых я не знал. По её словам, нарочито-торжественный английский восемнадцатого-девятнадцатого века так же бесконечно далёк от гомеровского греческого, как и наш современный язык, так что зачем выпендриваться? С этим я тоже принципиально не согласен: вопрос не в расстоянии длиной в три тысячи лет, его, понятное дело, никак не преодолеть, а в том, как воспринимали поэму слушатели и читатели Гомера. Про слушателей не знаю, не специалист, но читателям Гомера в классической Греции он безусловно казался старым и старомодным. Вот это в принципе переводчик должен был бы постараться передать. Переводчик, увы, не захотел.
Но при всём при этом переведённая современным языком и размером «Одиссея» производит безусловно сильное впечатление. Не отвлекаясь на необычный язык и стиль, читатель концентрируется на другом: на сюжете, на композиции, на психологии героев. Получается очень интересно.
Первая строчка поэмы (у Жуковского: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который») у Вилсон выглядит совсем по-другому: Tell me about a complicated man. Расскажи мне о сложном человеке.
Об этом сложном человеке и об его сыне мы с вами поговорим в следующий раз.
А я пока пойду перечитаю Жуковского, сравню отношение к художественному переводу русского поэта и американского профессора.
Когда её перевод вышел, как и положено в наши просвещённые времена, главной новостью было, что это первый перевод «Одиссеи» на английский, сделанный женщиной. Сама Вилсон настаивает, что это не главное достоинство её перевода.
К сожалению, ответить на простой вопрос «хороший ли это перевод?» затруднительно, потому что у всех есть разное мнение, что такое перевод, и что делает его хорошим.
А то ведь некоторые считают «Памятник» Пушкина переводом «Exegi monumentum» Горация, а другие и «Памятник» Фета за перевод не считают.
У меня лично к переводу очень высокие требования. Я хочу, чтобы он точно передавал ритм и рифму, стилистику, ну и, конечно, смысл (причём когда есть возможности разного понимания, их тоже очень хотелось бы сохранить).
Многие англоязычные переводы игнорируют форму оригинала. (Набоков перевёл «Евгения Онегина» на английский прозой, чем меня в своё время шокировал. Набоков!!! Прозой!!! Казалось бы, уж он то должен был бы понимать.)
Гомера, в частности, не принято переводить на английский гекзаметром. (Интересно, что и в русский обиход гекзаметр вполне мог бы не войти. Гнедич изначально переводил «Илиаду» другим размером, но посередине работы граф Уваров убедил его, что гекзаметром было бы правильнее. Гнедич выкинул рукопись и пошёл переводить сначала, теперь уже гекзаметром.)
Спасибо Вилсон, она не стала переводить прозой, а дактилический гекзаметр заменила на ямбический пентаметр. Конечно, от этого в её распоряжении было гораздо меньше слогов, чем у Гомера.
Отчасти Вилсон решает эту проблему, отказываясь от стандартных эпитетов и повторяющихся дословных оборотов типа «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Её аргумент? Такие стандартные обороты характерны для устных импровизационных песен, а в письменном тексте кажутся занудными.
Но извините, вы же переводите письменный текст, а не устный. И все эти стандартные обороты и клише — неотъемлимая часть гомеровского стиля. Составляющая, замечу, для современного читателя очень необычная и поэтому очень интересная.
Так что на мой вкус, отсутствие и повторяющихся оборотов, и гекзаметра (или, если дактилическим гекзаметром совсем не получается, хотя бы попытки найти максимально близкий английский эквивалент) — большая потеря.
Но отличительная особенность этого перевода другая: Вилсон переводит на современный английский. Иногда утрированно современный, с какими-то разговорными словечками, которых я не знал. По её словам, нарочито-торжественный английский восемнадцатого-девятнадцатого века так же бесконечно далёк от гомеровского греческого, как и наш современный язык, так что зачем выпендриваться? С этим я тоже принципиально не согласен: вопрос не в расстоянии длиной в три тысячи лет, его, понятное дело, никак не преодолеть, а в том, как воспринимали поэму слушатели и читатели Гомера. Про слушателей не знаю, не специалист, но читателям Гомера в классической Греции он безусловно казался старым и старомодным. Вот это в принципе переводчик должен был бы постараться передать. Переводчик, увы, не захотел.
Но при всём при этом переведённая современным языком и размером «Одиссея» производит безусловно сильное впечатление. Не отвлекаясь на необычный язык и стиль, читатель концентрируется на другом: на сюжете, на композиции, на психологии героев. Получается очень интересно.
Первая строчка поэмы (у Жуковского: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который») у Вилсон выглядит совсем по-другому: Tell me about a complicated man. Расскажи мне о сложном человеке.
Об этом сложном человеке и об его сыне мы с вами поговорим в следующий раз.
А я пока пойду перечитаю Жуковского, сравню отношение к художественному переводу русского поэта и американского профессора.