Борис Борисыч давно пел романс Вертинского «То, что я должен сказать» («Я не знаю, зачем и кому это нужно…»). И сейчас по понятным причинам начал петь её снова (вот, например, одно из недавних исполнений). Какое-то время назад я прочёл историю песни Вертинского: она написана в 1917 и посвящена юнкерам, погибшим в Москве во время захвата власти большевиками. «По всей Москве шло разоружение юнкеров, сопровождавшееся массовыми расстрелами» (цитирую по википедии).
А сейчас я послушал этот романс в исполнении Вертинского и обратил внимание на одно интересное отличие в словах.
БГ поёт:
Равнодушные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искажённым лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Я это всегда понимал так, что «зрители» были ни при чём, они просто проходили мимо и засмотрелись.
Но у Вертинского-то:
Осторожные зрители молча кутались в шубы...
То есть они молчали не потому, что не хотели ничего сказать! Они просто вели себя «осторожно», потому что на улицах были большевики с винтовками, а кроме того, и знакомые могли бы стукнуть. Уж лучше было промолчать, никак не показывать, что поддерживаешь врагов режима.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам — под шумок толковать,
Что пора положить бы уж конец безобразию,
Что и так уже скоро, мол, мы начнём голодать.
А потом молча поехали домой, и только там, дома, на кухне решились выразить своё мнение о происходящем вокруг, да и то в максимально безличной форме, не предполагающей никаких действий говорящего: «Пора бы положить конец безобразию».
По-моему, зря Борис Борисыч поменял это слово. Песня становится глубже и актуальнее, если вернуть его на место.