Счастья для всех, даром (и чтоб никто не ушёл)

[bluedrag]

Indeed, when you handle storm- or squall-like conditions correctly (i.e. survive with minimal damage), the experience can be exhilarating.   Если вы сможете корректно справиться со штормом или шквалом (а именно, выйти из них живым и с минимальными потерями), то получите захватывающий опыт. Учебник по хождению под парусом

Я вот уже несколько лет довольно часто хожу в нашей бухте под парусом. В сезон, если повезёт, пару раз в неделю. А под шквал попадал только один раз, когда в прошлом году ходил с Олегом и с Ирой (о чём тогда же и написал).

Когда в этом году они снова приехали в гости на походить под парусом — вместе с десятилетним мальчиком Яриком, а также Сашей и Антоном — у меня не закралось ни малейшего предчувствия. А должно было бы!

Саша поставила условие своего участия в плавании: чтобы ей показали закат в океане. Я пообещал закат.

Десятилетний мальчик Ярик был заранее настроен скептически. Честно говоря, его я опасался в этом плавании больше всего. За свою долгую жизнь я неплохо научился разбираться в мальчиках. Скучно им с нами, стариками, на прогулочной яхте.

Правда, когда мы встали на якорь и стали прыгать с борта в прохладную океанскую воду, Ярик несколько оживился. Жарким летним днём, когда температура под сорок и ветра почти нет, прыгать с борта в воду — занятие вполне себе душеспасительное.

В интересах динамики повествования я опускаю несколько часов типичного ново-английского плавания — слабый ветер, сильный ветер, постоянно меняющийся ветер, выход в открытую Атлантику, где Азорские острова лежат прямо за горизонтом, и душа страждет и зовёт туда, и всего-то надо, что оставить паруса, ничего не трогать, но пора уже возвращаться, поворачивать назад, и ты отводишь румпель к самому борту, перекладываешь паруса, а твоя собственная душа смотрит на тебя то ли как на неисправимого идиота — всё это я опускаю и перехожу сразу к кульминации сюжета.

Только мы вошли из океана обратно в бухту, как ветер неожиданно стих (впрочем, ветер всегда стихает неожиданно), на горизонте появилась зловещая туча и — сюрприз, сюрприз! — на нас налетел шквал. Ярика послали вниз, в каюту, мы с Олегом и с Антоном скрутили стаксель (передний парус) где-то на две трети, грот (главный парус) оставили как есть и очень шустро помчались в сторону Бостона. Шквал продолжался недолго — минут десять — и продвинул нас где-то на милю, к острову Джорджа.

После этого ветер стих и опять приобрёл это неопределённое свойство, когда затруднительно точно понять, откуда он дует и с какой силой, и дует ли вообще — очень неудачное свойство, когда пытаешься управлять парусной лодкой. Сквозь дырки в тучах выглянуло яркое солнце и осветило нашу лодку. Ярика выпустили из каюты на палубу. «Ну что, Ярик, понравился тебе шквал?»

«Совершенно не понравился, — хмуро отвечал Ярик. — Это разве шквал? Я хочу, чтобы ветер дул сильный-сильный! Чтобы волны швыряли яхту из стороны в стороны! Чтобы вода заливала палубу! Чтобы в лицо постоянно летели брызги!» Ну и так далее. Неудовлетворенный ребёнок выдвинул несколько совершенно конкретных требований.

Вид на Бостонский маяк после шквала

Пока всё это происходило, ко мне подошла озабоченная Ира. Оказывается, на её телефон пришло какое-то там штормовое (или грозовое?) предупреждение с обещанием неминуемой грозы и ветра 60 миль в час. Потом пришло второе подобное предупреждение. Потом третье. С каждым разом Ира становилась всё более взволнованной. «Немедленно убираем паруса, включаем двигатель и возвращаемся в Бостон!» — заявила она мне.

Тут я, признаться, немного вспылил. (Ира, прости великодушно!) Никто не имеет права отдавать приказания на моей лодке! Авторитет капитана должен быть непререкаем, а то и до бунта недалеко.

В следующий раз при входе в лодку буду конфисковывать сотовые телефоны у команды и пассажиров. Чтобы не нарушали своим поведением подобающей размеренности медленной жизни.

Тем не менее мы с Олегом провели учения по постановке рифа на грот. Риф — способ уменьшить площадь паруса в условиях слишком сильного ветра. На нашем гроте можно было либо один, либо два рифа. В последнем случае от паруса остаётся только маленький кусочек.

После учений мы ещё какое-то время пытались идти под парусом, но вот ветер стих окончательно. Болтаться без движения в сложившейся ситуации смысла не имело. Мы смотали стаксель, на всякий случай поставили на грот первый риф, включили двигатель и пошли между островами, Антон на румпеле.

Всё это время у меня не выходили из головы слова Иры о ветре в 60 миль в час. 60 миль в час — 52 узла — классифицируется по классической шкале Бофорта как 10 баллов, в её русской версии называется «сильным штормом» и описывается следующим образом:

[На суше:] Значительные разрушения строений, ветер вырывает деревья с корнем.

[На воде:] Очень высокие волны (максимальная высота — 12,5 м, средняя — 9 м) с длинными загибающимися вниз гребнями. Образующаяся пена выдувается ветром большими хлопьями в виде густых белых полос. Поверхность моря белая от пены. Сильный грохот волн подобен ударам.

Ничего близкого к такому ветру я никогда в жизни не встречал, и был сильно не уверен, что лодка сможет его выдержать.

Между тем, ровно как и в прошлом году с Олегом и с Ирой, с воды пропала всякая рябь, и она стала тягуче-маслянистой. Над северным горизонтам повисла чёрная тяжёлая туча, в которой время от времени сверкали молнии. Или молнии были уже потом?

Вода стала тягуче-маслянистой

Мы продолжали идти под мотором по застывшему морю, и как раз выглянули из-за острова Гэллопа на Президентскую дорогу — прямой фарватер на Бостон. Там нам открылась достаточно картина.

Море под чёрным небом было абсолютно пустым, кроме двух маленьких катеров, на полной скорости уходивших к городу. Яростная рябь на поверхности всё ещё гладкой, без волн воды стремительно приближалась к нам с северо-востока. Ветер — ещё не дошедший до нас, невидимый и неслышимый — поднимал с поверхности воды вертикальные слои брызг. Такого в жизни я ещё никогда не видел. «Неужели второй шквал подряд? Не может быть», — успел подумать я. Тут проявился один неприятный, но хорошо знакомый мой недостаток: неспособность принимать мгновенные решения в неожиданной ситуации. Ведь было же, было несколько секунд, чтобы поставить второй риф! А я просто стоял с широко открытыми глазами и смотрел...

...Как нас накрыло шквалистым ветром, и парус забился в бешеном припадке.

Женщины и дети моментально исчезли из рубки. Я рванул румпель, разворачивая лодку по ветру (самое спокойное и медленное направление, чтобы разобраться, что происходит) и выключил двигатель: ветра теперь у нас было более чем предостаточно.

Ну, а потом мы с Олегом поставили второй риф на грот, оставили стаксель полностью свёрнутым и, круто кренясь, пошли на Бостон. На протяжении следующего часа мы были единственной лодкой под парусом во всей нашей бухте, сколько хватало глаз. Лодка под одним гротом — а именно, под маленьким его кусочком, оставшимся в результате рифа — была задумчива и неповоротлива, но, пожалуй, это было как раз то, что нам тогда требовалось. Как говорил американский моряк Род Стивенс, ничего не делает лодку более комфортабельной так, как уменьшение скорости на два узла.

Прошло десять минут, двадцать, а ветер продолжался, может быть чуть потише, чем первый удар, но всё равно (на глаз) узлов под тридцать: этот шквал, в отличие от предыдущего, быстро кончаться не собирался. Вдали сверкали молнии; на сколько хватало глаз, свинцово-серая вода была покрыта белыми барашками; ветер постепенно поднял волны, которые радостно разбивались об нос и окатывали всех нас брызгами.

Олег спустился в каюту, провёл там какие-то переговоры и Ярику разрешили встать на ступеньку и высунуть голову на палубу. Он был в хорошем настроении — буквально все его предыдущие желания исполнялись по списку. Когда очередная волна окатила нас прекрасной солёной пеной, я спросил его, «Ну что, Ярик, как дела?» Он повернул ко мне голову и ничего не ответил, промолчал, но расплылся в широченной улыбке от уха до уха — и я понял, что день удался.

Ветер стихал немного, и со временем мы развернули кусочек стакселя. Было уже около восьми вечера. В небе над городом стали образовываться просветы, в которые были видны кусочки прекрасного послешквального заката. На них мы и выманили Сашу из каюты: любовь к прекрасному пересилила настороженное отношение к стихии.

Скоро она уже бегала по палубе с фотоаппаратом. Ветер продолжал стихать — мы постепенно разворачивали стаксель и снимали рифы с грота — тучи исчезли с неба и оставили за собой ярчайший, пронзительнейший закат. Я сдержал своё обещание Саше.

Олег на закате

Вспоминаю теперь тот день. Удачно ли он прошёл? Ярик получил, что хотел: яростный шквал с бешеным ветром. Саша получила, что хотела: яростный закат с бешеными красками. Я получил массу удовольствия и новый опыт, что в моих плаваниях в бухте бывает нечасто. Ветер при первом ударе шквала я, чисто на глаз, оцениваю в 30–35 узлов. На суше, как мне потом рассказывали разные люди, в это время гнулись деревья и ломались ветки. Не удивлюсь, если это был самый сильный ветер в моей парусной карьере. По шкале Бофорта выходит 7–8 узлов — крепкий ветер или очень крепкий. Fresh gale.

У моего бывшего начальника Криса, пересёкшего в своё время Атлантику под парусом, была любимая присказка: «Хождение под парусом — это продолжительные периоды скуки, перемежаемые мгновениями полного ужаса». Надеюсь, ни скуки ни ужаса в тот день никто из нас не испытал, но во всякой шутке всегда есть доля шутки!

Очень надеюсь, мою команду это всё не очень напугало, и они ко мне ещё вернутся. Но в следующий раз с Ирой и Олегом я буду начеку: они явно притягивают к себе непогоду.

Без десяти девять мы пришвартовались на муринге у яхт-клуба. Было уже темно. Ни от шквала, ни от заката не осталось ни следа.

* * *

Наш маршрут (с Антоновского джи-пи-эса, плюс-минус несколько пикселов):

Фотографии — Саши и Олега, за что им огромное спасибо. Столько прекрасных фотографий — с болью в сердце ставлю здесь всего несколько, потому что иначе не смогу остановиться!

Сашин отчёт о плавании можно прочесть здесь.

А Олег зачем-то написал свой отчёт в фейсбуке, каковым я не пользуюсь и потому прочесть не могу.

Ну, отчёт не главное — главное, что мы теперь умеем брать рифы!