Записки сумасшедшего

Как раз накануне событий дали Свет, чтобы видеть, по ком стреляешь. Несчастный случай

Пансион был русский и притом неприятный. Набоков

Мы с вами обсуждали неожиданную актуальность старых книг Стругацких — «Трудно быть богом» и «Обитаемого острова».

Я их под это дело перечитал — и таки да, актуальности не потеряли.

Перечитал ещё и «Москву 2042» Войновича. Поразительным образом, этот роман-фельетон, написанный в 1986 году, актуальности не потерял тоже, за что Войновичу большое уважение.

( Read more... )

Я тут прочёл относительно новый перевод «Одиссеи» на английский — Эмили Вилсон (2017). Вилсон — английский «классицист» (специалист по античной литературе), профессор в Университете Пенсильвании.

Честно говоря, это первый прочитанный мной перевод «Одиссеи» на английский (так что сравнивать мне не с чем), да и Жуковского я тоже очень давно от начала до конца не перечитывал. Поэтому для начала я хочу поделиться с вами своими свежими впечатлениями от самой поэмы, а не от перевода.

Прежде всего, меня поразила её весьма сложная структура, совершенно нетипичная для линейного эпического повествования.

( Read more... )

Младшенькая подбросила мне почитать две книги из американской классики для девочек — жанра, до которого сам бы я никогда не добрался: «Энн из Зелёных мезонинов» (Anne of Green Gables) канадской писательницы Л. М. (Люси Мод) Монтгомери, и «Старомодная девочка» (An Old-Fashioned Girl) бостонской писательницы Луизы Мей Олкотт.

«Энн» — очень известная книжка, по ней ставят спектакли и снимают фильмы и сериалы. Написана в 1908 году, действие происходит на канадском острове Принца Эдуарда в конце девятнадцатого века.

Олкотт — известная писательница и бостонская достопримечательность (в городке Конкорде, известном как колыбель Американской революции, есть её дом-музей), но известна она в первую очередь книгой «Маленькие женщины» (тоже из жанра книг для девочек). По ней как раз тоже недавно сняли очередной (википедия говорит, седьмой) фильм с Эммой Ватсон, Меррил Стрип и кучей других известных актёров, которые мне неизвестны.

«Старомодная девочка» была написана в 1869 году и действие происходит тогда же, в Бостоне, куда в богатую семью приезжает пожить скромная девочка Полли, их дальная родственница из ограниченной в средствах семьи откуда-то из массачусетской провинции.

На что я обратил внимание, так это на то, как канадский и американский языки тех времён были больше похожи на русский, чем сейчас.

( Read more... )

I am asked from time to time to recommend a sailing book, so here is a short list of books on my shelf (to be expanded later). I am not including specialized topics (such as celestial navigation), history books and travelogues (with one important exception below).

Know other good books? Post them in the comments!

( Read more... )

Решил слегка упорядочить свои беспорядочные заметки о прочитанных книгах за последние восемь лет. А вы что читаете?

1. Anthony Bailey. The Coast of Summer
   
2. Хорхе Луис Борхес. Смерть и компас
   
3. Хорхе Луис Борхес. Тлён, Укбар, Orbis Tertius
   
4. John Caldwell. Desperate Voyage
   
5. Daniel Defoe. Robinson Crusoe
   
6. Robin Knox-Johnston. A World of My Own + Bernard Moitessier. The Long Way
   
7. Paul Lutus. Confessions of a Long-Distance sailor
   
8. Christopher McDougall. Born to Run
   
9. Herman Melville. Moby-Dick; or, The Whale
   
10. Haruki Murakami. 1Q84
    
11. Haruki Murakami. What I Talk About When I Talk About Running
    
12. Владимир Набоков. Машенька
    
13. Vladimir Nabokov. Pnin
    
14. Terry Pratchett. The Colour of Magic
    
15. Joshua Slocum. Sailing Alone Around the World
    
16. Nathaniel Philbrick. Away Off Shore
    
17. Nathaniel Philbrick. Mayflower: A Story of Courage, Community, and War
    

«Пансион был русский и притом неприятный».

«Не брезговал он ничем: не раз даже продавал свою тень подобно многим из нас».

«Всё казалось не так поставленным, непрочным, перевёрнутым, как в зеркале».

В. В. Набоков, «Машенька»

Как я вам уже рассказывал, мой старшенький изучает в своём институте Набокова, и я вместе с ним решил прочесть роман «Машенька». Это первый роман Набокова. Написан в 1925-1926 году в Берлине, а действие происходит в Берлине же, в 1924 году, если я правильно вычислил, и главный герой, Лев Глебович Ганин, имеет достаточно сходства с автором.


Владимир Набоков, примерно 1923 г.

Как метко подметил мой старшенький, важная тема романа, — тени. Пансион, где живут герои, — дом теней (в английском переводе Набоков выражается ещё сильнее: the house of ghosts). Ганин, подрабатывая в массовке в кино, продаёт свою тень. И роман его с Машенькой, уже не существующий, всего лишь тень настоящего романа.

Но что старшенький, судя по всему, прочувствовать полноценно не смог, — это роман об эмиграции. О теневом существовании русских эмигрантов, оставивших в России и настоящую жизнь, и настоящую любовь. О временном и условном их бытии, когда рельсы немецкой железной дороги проходят чуть не сквозь стены их пансиона, а комнаты обозначены листками отрывного календаря.

И поразительным образом эмигрантские типажи, отделённые от нас девятью десятками лет и тысячами километров, — те же, легко узнаваемые и говорящие те же речи, что и в году 2016. «Пора нам всем открыто заявить, что России капут, что “богоносец” оказался, как, впрочем, можно было ожидать, серой сволочью, что наша родина, стало быть, навсегда погибла».

Ещё я не мог не обратить внимания на нежные и лирические строки о велосипеде, на котором главный герой ездит в своих воспоминаниях к Машеньке. «В сумерках особенно легко шёл велосипед, шина с шелестом нащупывала каждый подъём и выгиб в утоптанной земле по краю дороги». И как впоследствии лопнувшая велосипедная шина оказывается предвестником будущих испытаний.

Старшенький мой обратил моё внимание на омонимию русского слова роман. «Машенька» — роман о тени романа. Если не читали, прочтите обязательно.

У нас есть такой замечательный для нашей густонаселённой местности лес под названием Синие Холмы, и там много этих самых холмов. И ещё там есть такой голубой маршрут, skyline trail, длиной в девять миль, который проложен так, чтобы пройти как можно по большему количеству этих самых холмов. Которые весьма и весьма круты, и поход по ним превращается в непрестанное карабканье вверх и вниз.

Двадцать пятого декабря было опять 20 градусов тепла, и мы со старшеньким собрались и прошли этот маршрут. За четыре с половиной часа, то есть с героической скоростью 2 мили в час. Я бы в футболке и в штанах и всё жалел, что не надел шорты. Поразительный день. Сын мой, спасибо, что пошёл со мной, уважил старика-отца! Это был самый лучший подарок.

А ещё с холмов открывались прекрасные виды на лес и на Бостонскую бухту, и в я очередной раз жалел, что не взял ни бинокля, ни фотоаппарата. Не взял нарочно, впрочем, чтобы не испытывать терпение и добрую волю старшенького. Обязательно приду сюда ещё, один и с длиннофокусным объективом.

На следующий день мы уже ехали на север в поисках снега. Побродили по городу Квебеку, любимому моему городку, единственному в Северной Америке городу с крепостной стеной, такому нарядному и праздничному, с настоящим рождественским настроением, и поехали дальше, в лес и в горы. И там нашли и снег, и холод (-13°C).



Ходили в лесу на лыжах (на равнинных; — я не любитель горных лыж, они противоречат концепции медленной жизни). И понял я (или просто вспомнил), что могу просто стоять на лыжне, и смотреть на ряды ёлок со сверкающим на солнце снегом на их лапах, и дышать морозным воздухом, и слушать тишину, или слушать журчание ручейка, пропадающего под снегом, — и вот так могу стоять долго-долго, и даже уже идти дальше не обязательно, потому что зачем? — вот ведь, пришёл уже — и ощущение неизъяснимой правильности бытия наполняет душу.

В общем, хорошо съездили.

А год назад мы были под Монреалем, и со снегом там было туго, и я даже дал себе зарок на Рождество и Новый год на север за снегом больше не ездить (и сразу же нарушил его, конечно). И я тогда сидел и читал книгу об истории острова Нантакет и дал себе два новогодних обещания: получше заисследовать Нантакет и дочитать наконец «Моби-Дик» Мелвилла.

Получилось ли исполнить задуманное?

( Read more... )

«Один в океане» — запоем читающиеся воспоминания Славы Курилова (1936-1998), простого советского человека, который любил море.

Он работал океанографом, но его не выпускали заграницу, не давали выездных виз, держали вдали от любимых океанов.

Тогда он купил билет на 20-дневный «круиз к экватору» из Владивостока, который не заходил ни в один порт. (Поэтому на него не нужен был загранпаспорт.)

Слава не был диссидентом, и не пытался сделать политический statement. Он просто любил море.

Круизное судно называлось «Советский Союз» (предыдущее название: «Адольф Гитлер»). Тёмной, облачной и беззвёздной ночью 13 декабря 1974 года Слава прыгнул с «Советского Союза» за борт. С собой у него были ласты, маска и трубка. Море звало его, он не мог устоять.

Он плыл больше двух дней, проплыл сто километров и добрался до филиппинского острова. Потом осел в Канаде, но как-то попал в Израиль, и — русский православный человек — понял, что в Канаде больше жить не может. Переехал в Израиль, жил там, трагически погиб во время водолазных работ в Киннерете.

Ещё: https://bluedrag.dreamwidth.org/279483.html

Часть 1. Капитан

Я родился под морскими бризами, и всю свою жизнь изучал море, так усердно, как мало кто ещё, в ущерб всему остальному. Капитан Джошуа Слокум

Старый маяк Оленьего острова (1890–1982)

Сто двадцать лет назад, холодным солнечным полднем 24 апреля 1895 года капитан Джошуа Слокум вышел из города Бостона (штат Массачусетс) на собственноручно построенной парусной лодке «Спрей».¹ Дул свежий ветер; вода была покрыта белыми барашками. «Спрей» обогнула маяк у Оленьего острова на скорости в семь узлов, вышла из Бостонской бухты и взяла курс на север, в город Глочестер.

Это непримечательное событие прошло в городе Бостоне совершенно незамеченным. А зря.

Во-первых, Слокум был в своей лодке один. Во-вторых, он собирался совершить в ней кругосветное путешествие. Сказать, что до него обогнуть земной шар в одиночку никому не удавалось, было бы неправильно. До него никому просто не приходило в голову, что это возможно.

Через три с лишним года, в ночь на 27 июня 1898 года, Слокум бросил якорь в бухте города Ньюпорт (штат Род-Айленд). Его прибытие прошло таким же незамеченным, как и его отбытие.


Джошуа Слокум² родился в канадской провинции Новая Шотландия, на заливе Фанди, известном своими суровыми северными видами и самыми большими на земле приливами, и впоследствии получил американское гражданство. Но в США он не жил: провёл всю свою жизнь в море. Начал в четырнадцать лет коком, уже к восемнадцати дослужился до второго помощника капитана, а потом и до капитана. Жену свою нашёл в Австралии.³ Все их дети (до взрослого возраста дожило четверо) родились на кораблях или в иностранных портах.

Прежде чем рассказывать о кругосветном путешествии Слокума, я должен вкратце обрисовать, каким человеком он был. Человеком он был таким, что по каждому эпизоду его жизни можно было бы снимать остросюжетное кино. В качестве показательного примера очень коротко опишу один лишь эпизод: последнее путешествие принадлежавшего Слокуму барка «Акуиднек».

( Read more... )

Как и обещал, начал перечитывать Моби-Дика. Прекрасная книга, прекрасная первая глава. Не хотите читать всю книгу — прочтите хотя бы первую главу. Очень интересная интонация рассказчика, по-моему, звучит гораздо современнее чем 1851 г. Не удержался и перевёл первый абзац первой главы. Очень, знаете ли, созвучно моим настроениям.

Зовите меня Ишмаэлем. Несколько лет назад — неважно, сколько именно — оставшись без денег в кошельке и без особенных интересов на берегу, я решил пуститься в плавание, посетить водную часть этого мира. Это мой верный способ отогнать хандру и восстановить кровообращение. Когда я чувствую, что у меня начинают суроветь мышцы губ; когда в душе стоит мокрый, слякотный ноябрь; когда я невольно останавливаюсь у витрин погребальных контор и начинаю бесцельно следовать за похоронными процессиями; и в особенности когда моя ипохондрия настолько берёт надо мною вверх, что только мои строгие нравственные принципы не позволяют мне выйти на улицу и начать методично сбивать шляпы с прохожих — тогда, понимаю я, пришло время как можно быстрее выйти в море. Это заменяет мне пистолет и пулю. Катон с философским вызовом бросается на свой меч; я без фанфар сажусь на корабль. И ничего удивительного! Практически все люди, может быть и неосознанно, кто больше, кто меньше, кто раньше, кто позже, лелеют одну со мной мечту об океане.

Слово spleen не мог перевести иначе как «хандра» (как завещал Александр Сергеевич). Оказывается, кстати, что исходно это слово означает «селезёнка». Когда-то считалось, наверное, что именно этот орган вырабатывает депрессию. И примерно как мы говорим «у меня задница», англичане с неменьшим анатомическим изяществом говорили «у меня селезёнка».

Продолжаю перечитывать Борхеса.

* * *

Станислав Лем в своём футурологическом труде «Сумма технологии» подробно исследует тему виртуальной реальности. По мере развития технологии, рассуждает он, виртуальная реальность станет неотличимой от реальной реальности (например, посредством подачи сигналов непосредственно в мозг). В такой ситуации, рассуждает он, станет невозможным быть уверенным, настоящий ли мир ты воспринимаешь. Например, приходишь ты в контору по оказанию услуг виртуальной реальности, тебя подключают к аппарату, ты получаешь свою дозу кайфа своё путешествие в Скалистых горах, аппарат отключается, тебе говорят, что сеанс закончен, ты расплачиваешься и уходишь.

Идёшь домой, и вдруг видишь, что перед тобой приземляется летающая тарелка с инопланетянами. Пока ты пытаешься понять, что происходит, ты приходишь в себя, аппарат отключается, тебе говорят, что сеанс закончен, ты расплачиваешься и уходишь.

Идёшь домой, встречаешься с женой, спишь, а утром идёшь на работу. А работы и нет, всё лежит в руинах. Тебе говорят, что разорвалась оставшаяся от войны бомба. Это как, уже на самом деле?

Эту же мысль, о наслоении пластов реальности и невозможности понять, какой из них реален на самом деле, Лем, уже в в художественной форме, развил в своём романе «Футурологический конгресс».

Рассказ Борхеса «Тлён, Укбар, Orbis Tertius» — тоже о пересекающихся слоях реальности и вымысла, только ещё круче, ещё фантастичнее, чем у Лема. У Лема прогрессия линейная — всё начинается с настоящей реальности, на неё накладывается первый слой вымышленной реальности, на него — второй слой и так далее. И наоборот, когда Ийон Тихий хочет добраться до настоящей реальности, он срывает слои мóрока один за другим, пока наконец не оказывается в канализации. (Этим у лемовского героя поиск реальности заканчивается: ясно, что дальше копать уже некуда.)

Борхес гораздо тоньше, у него по слоям реальности можно двигаться вперёд-назад и направо-налево. Всё начинается с несуществующей статьи пиратского издания «Энциклопедии Британника» (Британской энциклопедии, по тем временам эталона реальности). В статье описывается то ли настоящая, то ли вымышленная страна Укбар, причём подозрительным образом практически не содержит упоминаний мест и имён, находящихся за её пределами.

(«Из имён исторических — лишь одно, обманщика и мага Смердиса», или, точнее, лже-Смердиса — персидского (VI век до н.э.) двойника и самозванца, захватившего трон, пользуясь тем, что был похож на брата царя. Единственная реальная историческая личность сразу же оказывается нереальной.)

Сразу же появляются в рассказе и зеркала, один из древнейших инструментов стирания грани между реальностью и нереальностью. «Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают количество людей». И ещё каменные зеркала Укбара. Интересно, что они отражают?

Но это, разумеется, только начало. В несуществующей статье о несуществующей стране упоминается, что «тамошние эпопеи и легенды никогда не отражали действительность, но описывали воображаемую страну Тлён». В должное время в рассказе появляется и энциклопедия Тлёна, скорее планеты, чем страны, характерной тем, что её жители, полные идеалисты (в том смысле, что не материалисты), вообще не верят в существование объективной реальности.

И вот, этот не пойми какой (четвёртый?) слой вымышленной реальности проникает в нашу настоящую реальность, о чём Борхес повествует в постскриптуме, датированном 1947 годом (в рассказе, опубликованном в 1940 году) — то есть как бы несуществующем. Вымышленный Тлён проникает на Землю, и вытесняет реальность. «Уже проник в школы «первоначальный язык» (гипотетический) Тлёна, уже преподавание гармоничной (и полной волнующих эпизодов) истории Тлёна заслонило ту историю, которая властвовала над моим детством; уже в памяти людей фиктивное прошлое вытесняет другое, о котором мы ничего с уверенностью не знаем — даже того, что оно лживо». Круг замкнулся, нереальность высшей пробы оказалась реальностью. Гипотетический язык на Тлёне оказался реальным на земле.

И это я ещё даже не говорил об условности реальности в самом Тлёне, где вещи исчезают, когда о них никто не думают, но и наоборот, могут появляться силой мысли:

Два человека ищут карандаш; первый находит и ничего не говорит; второй находит другой карандаш, не менее реальный, но более соответствующий его ожиданиям. Эти вторичные предметы называются «хрёнир».

Разумеется, этот рассказ Борхеса — далеко не единственное художественное произведение о взаимопроникновении реальности и нереальности. У самого Борхеса есть ещё один рассказ на эту же тему, «Круги руин», написанный в том же 1940 году, что и «Тлён». Его эпиграф (из «Алисы в Зазеркалье») косвенно ссылается на епископа Беркли, прямо упомянутого в «Тлёне». Естественно, и сам Кэролл писал ровно о том же: Алисе снится сон, в котором Чёрный Король спит и видит её во сне. «Если этот вот Король вдруг проснётся, — подтвердил Труляля, — ты сразу же — фьють! — потухнешь, как свеча!»

Но «Тлён» всё-таки гораздо более искусно сделан. Реальность и нереальность проникают друг в друга, влияют друг на друга, и отличие между ними решительно теряется.

Дальнейший рассказ о тех самых хрёнирах, объектах, манифестированных сознанием, демонстрирует это предельно ясно.

Любопытный факт: в «хрёнирах» второй и третьей степени — то есть «хрёнирах», производных от другого «хрёна», и «хрёнирах», производных от «хрёна» «хрёна», — отмечается усиление искажений исходного «хрёна»; «хрёниры» пятой степени почти подобны ему; «хрёниры» девятой степени можно спутать со второй; а в «хрёнирах» одиннадцатой степени наблюдается чистота линий, которой нет у оригиналов. Процесс тут периодический: в «хрёне» двенадцатой степени уже начинается ухудшение.

Многие из своих знаменитых рассказов Борхес написал в сороковых годах, во время войны. За, пожалуй, единственным исключением (прекрасный рассказ «Тайное чудо») он либо полностью игнорирует войну, либо отзывается о неё достаточно пренебрежительно (как в «Смерти и компасе»: «три года войны в Карпатах»). Так что, в общем, вполне можно сделать вывод, что Борхес и сам не очень-то хорошо умел отличать реальность от нереальности. Но достаточно вчитаться в цитату, которую я уже приводил выше — «в памяти людей фиктивное прошлое вытесняет другое, о котором мы ничего с уверенностью не знаем — даже того, что оно лживо» — чтобы понять, что рассказ вовсе не о выдуманных мирах. Так хлёстко не смог бы выразиться и Оруэлл.

* * *

Цитаты из «Тлёна» — в переводе Е. Лысенко.

[Продолжение здесь.]

Вдогонку про «Смерть и компас».

Во-первых, разбирать ляпы переводчиков мне особого удовольствия не доставляет. Скорее наоборот, грустно становится. Ты их читаешь, доверяешься им, а они лепят какую-то фигню, не по злому умыслу даже, а просто из-за некомпетентности. Ну, и про редактора тоже вопрос возникает. Редактор у них есть вообще? Короче, никому нельзя верить. Учите языки и читайте в оригинале.

* * *

Теперь поговорим ещё об интересном — о самом рассказе.

Очень частый Борхесовский приём: свалить в одну кучу правду, вымысел и анахронизмы и предоставить читателю самому разбираться, что есть что.

В рассказе действие происходит в неназванном городе и неназванной стране (в предисловии Борхес называет город творчески переосмысленным Буэнос-Айресом, «a Buenos Aires of dreams»), в «наше время». Полиция получает письмо, подписанное «Барух Спиноза». Это, естественно, очевидная для читателя шутка. (Насколько очевидная для героя рассказа, не очевидно.)

Но вот вначале появляется этот самый Марк Ярмолинский из Подольска. Он живёт в отеле в соседнем номере* с «тетрархом Галилеи». Насколько я понимаю, тетрарх Галилеи — не должность и не звание, а конкретная историческая личность: никто иной как Ирод Антипа (до 20 до н.э. — после 39 н.э.), сын Ирода Великого, известный своим участием в казни Иоанна Крестителя и Иисуса.

В рассказе имя тетрарха не упоминается, но, в предположении, что это Ирод, интересно поразмышлять о том, какой смысл Борхес вкладывал в его присутствие вообще, и его невольное участие в смерти талмудиста Ярмолинского в частности.

Важная составляющая рассказа — это борьба чисел три и четыре. Ярмолинский приезжает на Третий талмудический конгресс. Происходят три убийства, по третьим числам месяца. Но вдруг выясняется, что вроде не по третьим, а по четвёртым, и что они связаны с четырёхбуквенным Именем Бога. Но, с другой стороны, в нём только три разные буквы...

Вот и тетрарх Галилеи сюда тоже превосходно подходит: ведь само слово связано с числом четыре (и переводится с греческого как "правитель четверти"), но на самом деле наследников у Ирода Великого было три!

---
* в соседнем номере — Борхес использует английское слово suite. Занятно наблюдать, как англицизмы полностью растворяются в английском переводе, но становятся ещё более заметными в русском.

* * *

И ещё про хасидов. Может быть я и зря обвинил Борхеса в том, что он назвал их сектой и ересью. После возникновения хасидизма в 18 веке такого действительно была точка зрения традиционного еврейского истеблишмента. Насколько я могу судить по википедии, к середине 19 века произошло между хасидами и не-хасидами произошло примирение и взаимное признание. Сложно сказать, как они характеризовались в доступной Борхесу литературе.

* * *

Сличая русский и английский переводы, заметил ещё одну поразительную вещь. Помните, как я возмущался полной бесчувственностью Борхеса, написавшего в 1942 году о том, что евреи приносят человеческие жертвы? Так вот, из русского перевода вообще невозможно понять, что об этом идёт речь.

Судите сами. Оригинал:
Supe que algunos Hasidim, en busca de ese Nombre secreto, habían llegado a cometer sacrificios humanos… Comprendí que usted conjeturaba que los Hasidim habían sacrificado al rabino.

Английский:
I learned that some Hasidim, in search of this secret Name, had gone as far as to offer human sacrifices… I knew you would conjecture that the Hasidim had sacrificed the rabbi.

Русский:
Я узнaл тaкже, что некоторые хaсиды в поискaх этого Тaйного Имени доходили до убийств… Я понял, что, по вaшему предположению, рaввинa убили хaсиды.

Опять-таки, поправьте меня, если вы знаете испанский, но википедия совершенно недвусмысленно утверждает, что sacrificios humanos — это человеческие жертвоприношения. Зачем советским переводчикам в 1984 году понадобилось выгораживать Борхеса, для меня загадка, но это снова подтверждает мои исходную мысль: переводчикам верить нельзя.

Перечитал великолепный «Криптономикон» Нила Стивенсона. По прошествии четырнадцати лет книга совершенно не утратила актуальности, а скорее даже и наоборот, учитывая новые рассекреченные данные о работе Блетчли-парка (*), посмертное помилование Тьюринга, непрекращающуюся интригу вокруг биткойна и непрекращающуюся же интригу вокруг Сноудена и его откровений.

Всячески рекомендую всем людям доброй воли, а особенно тем, кого интересуют интернет, стартапы, шифры и Вторая мировая война.

Дочитав, полистал русский перевод Доброхотовой-Майковой. Неплохой перевод, должен сказать, но и ляпов немало. Например, бросилось в глаза: она переводит fuck you money как «охуенные деньги». В то время как fuck you money — это такой как бы термин, означает достаточное количество денег, чтобы можно было сказать fuck you своему работодателю и больше не работать. Но пойди знай это, если не читать регулярно Hacker News. А если и знаешь, то как перевести на русский? Хитрое это дело — тексты переводить.

Так что читайте лучше в оригинале.

(*) Новые исторические подробности о Блетчли-парке — в этой книге: Colossus: The secrets of Bletchley Park's code-breaking computers. Поразительным образом, читается как тот же «Криптономикон», только зануднее.

— Как я могла его не пустить? Птица не может не летать. Франсуаза Мойтесье, жена моряка

– Когда возникает выбор между жизнью и женщиной, немедленно и без колебаний выбираешь жизнь. Бернар Мойтесье, моряк

По совету друзей посмотрел некоторое время назад документальный фильм «Глубокая вода», который произвёл на меня сильное, но тяжёлое впечатление. Фильм о первой в мире безостановочной парусной гонке вокруг света в одиночку, организованной в 1968 году английской газетой «Сандей Таймс». Сюжет гонки показался мне даже интереснее сюжета фильма, и я вам его сейчас расскажу. Но если вы фильм не смотрели, впереди будут спойлеры (как это ни странно звучит по отношению к историческому документальному фильму), так может иметь смысл вначале-таки его посмотреть. Тем более, что (на данный момент) он совершенно бесплатно доступен на YouTube. Занятным для документального фильма образом в нём участвуют вполне настоящие звёзды, вернее звезда: текст «от автора» читает Тильда Суинтон.

Но для нас это сейчас не главное. Начнём лучше с истории.

Первое кругосветное путешествие в одиночку совершил американский капитан Джошуа Слокум. Он отплыл из Бостона в 1895 году и вернулся, пройдя 46 тысяч миль, через три года и два месяца. Среди широкой американской публики его достижение осталось незамеченным.

В 1966 году англичанин Фрэнсис Чичестер попробовал пройти вокруг света в одиночку как можно быстрее. Он вышел из английского города Плимута и вернулся через девять месяцев (с одной остановкой — в Австралии). Его путешествие произвело фурор в родной Англии. Английская публика 1960-х годов оказалась гораздо восприимчивее к подвигам одиночек, чем американская публика 1890-х. Чичестера встречали как героя; королева (ах, какой она была тогда молодой и прекрасной!) сразу же произвела его в рыцари.



(Подробнее о Чичестере я написал в статье «Река времен».)

Это событие вызвали неимоверный всплеск адреналина в крови европейских искателей приключений. Всем было очевидно, что остался только один непокорённый рубеж: безостановочная кругосветка в одиночку. Несколько человек, не сговариваясь (и даже скорее скрываясь друг от друга) стали готовиться к отплытию. Среди них два наших героя: англичанин Робин Нокс-Джонстон и француз Бернар Мойтесье.

Нокс-Джонстон был профессиональным моряком, но с ограниченным опытом хождения под парусом: он всего лишь сам построил яхту в Индии и приплыл на ней (с друзьями) в Англию. Мойтесье ходил под парусом всю жизнь, в основном в одиночку, и написал об этом несколько книг. Свою яхту он назвал «Джошуа», в честь Джошуа Слокума.

«Сандей Таймс» решила капитализировать на всём этом интересе и спонсировать одну из яхт. Однако же они сразу столкнулись с вопросом, кого именно выбрать. Шансы на успех были не очевидны; сомнению подвергалась даже сама возможность для человека провести столько времени в одиночку и не повредиться рассудком. Нокс-Джонстон пришёл к ним просить денег, но они его отвергли: его шансы казались им невелики.

Учитывая большой риск поставить на неудачника, они решили пойти другим путём: объявить собственную гонку. Тогда они получали хорошую рекламу независимо от того, кто стал бы победителем.

Моряки-одиночки — несговорчивый народ, и в газете понимали, что уговорить их записаться на гонку (а тем более стартовать одновременно) было бы невозможно. Поэтому они объявили, что в гонке автоматически участвуют все те, кто стартует из любого британского порта между 1 июня и 31 октября 1968 года. Правила были просты: в одиночку, без остановок и посторонней помощи пройти Атлантический океан на юг, обогнуть три «великих мыса»: Доброй Надежды (Африка), Луин (Австралия) и Горн (Южная Америка) и по Атлантическому океану вернуться обратно в порт отплытия. Это, в общем, маршрут, по которому прошёл Чичистер, который, в свою очередь, следовал за австралийскими клиперами девятнадцатого века.


Было учреждено два приза: главный, золотой глобус, первому приплывшему назад, и дополнительный приз в пять тысяч фунтов стерлингов за самое быстрое путешествие. Соответственно, саму гонку назвали Гонкой Золотого глобуса — Sunday Times Golden Globe Race.

Нокс-Джонстон собирался принять участие в гонке, не испытывал ни малейших сомнений. Главной движущей силой для него было защитить честь Родины и не дать победить французам. «По справедливости британец должен придти первым. Мне надо было спешить».

У Бернара Мойтесье не было подобных амбиций. У него вообще никаких амбиций не было, он просто любил море и одиночество. Изначально он собирался наплевать на гонку и начать свою кругосветку из Франции, но потом, не без колебаний, всё-таки решил сначала отправиться в Англию. «Я решил плыть в Плимут в надежде завоевать хотя бы один приз, а то и оба — с Божьей помощью, не потеряв при этом своей свободы, ибо правила гонки не требовали благодарить за неё организаторов». Когда ему предложили бесплатно радиопередатчик и генератор, чтобы он мог сообщать о своём местонахождении, он с негодованием отказался. Это было уже неприемлемым покушением на его свободу. Вместо передатчика он пользовался рогаткой, которой пулял записки на проходившие мимо корабли.

Всего в гонке приняло участие девять человек, многие из них весьма эксцентричные типы. Чай Блит, например, вообще не умел ходить под парусом. За два года до этого он пересёк Атлантический океан в гребной лодке, и, очевидно, считал, что этого достаточно, — подучится по дороге. Когда пришла пора отплывать, его друзья плыли перед ним на своих яхтах, и он старательно копировал их движения. Итальянский моряк Алекс Кароццо не успел доделать свою лодку вовремя. В последний день отплытия, 31 октября, он отчалил, проплыл несколько минут, встал на якорь и продолжил доделывать лодку — в одиночку, как того требовали правила.

И, наконец, была ещё одна тёмная лошадка: Дональд Кроухёрст, герой фильма «Глубокая вода». На момент старта ему было 36 лет, жена и четверо маленьких детей. Под парусом он ходил только по выходным, зато умел красиво говорить о парусном спорте. Зарабатывал на жизнь производством и продажей навигационных радиоприборов. Бизнес шёл ни шатко ни валко. Когда он услышал о гонке, понял: вот он, его шанс прославиться, перейти на следующий уровень. Жена не смогла не пустить его, сказала только: найдёшь спонсора — плыви. К её ужасу, спонсора он нашёл.

Спонсор выдал Кроухёрсту контракт: в случае отказа от участия в гонке или добровольного выхода из неё деньги надо будет вернуть. Столько у него не было, пришлось бы продать дом и бизнес, жизнь была бы разрушена. Кроухёрст согласился на все условия. Жизнь для него превратилась в одностороннюю улицу.


Нокс-Джонстон стартовал в середине июня, из города Фалмута, одним из первых. Из серьёзных претендентов на победу у него была самая маленькая яхта (в отличие от Кроухёрста, никаких спонсоров он найти не смог, пошёл на том, что было — на той самой лодке, на которой приплыл из Индии). В конце августа из Плимута отплыл Мойтесье. Он никуда не спешил. В середине сентября, тоже из Плимута, на деревянном тримаране выдвинулся англичанин Найджел Тетли, офицер королевского ВМФ. На этом тримаране он жил, денег на другой не был, так что тоже пошёл на чём было.

Катамараны и в особенности тримараны в то время были плохо изученной формой, быстрой, но опасной при сильном ветре.

Дональд Кроухёрст тоже решил построить себе тримаран: он же хотел победить. У него было много самых разнообразных идей и изобретений, чтобы обеспечить безопасность тримарана. Увы, времени оставалось совсем в обрез. Доделать лодку не успевали, важные дела оставались несделаными. Приближался крайний срок — 31 октября. Кроухёрст раздавал интервью, улыбался на камеру, но как только уходили репортёры, его охватывало всю большее чувство обречённости. За несколько дней до крайнего срока он встретился со своим спонсором и пиар-командой. «Я не могу отплыть, — сказал он им. — Ничего не готово». «Что значит не могу?» — ответили они ему.

Тридцать первого октября Кроухёрст вышел из английского города Тинмут и взял курс на Атлантику. Молодая жена и четверо маленьких детей махали ему с причала.


Посередине Атлантического океана Кроухёрст больше не мог отрицать очевидное. Продвигался он исключительно медленно: 40–60 миль в день. Лодка давала течь, разваливалась на ходу. Если бы он продолжил свой путь и попытался бы обогнуть мыс Доброй Надежды, где сшибающиеся течения из двух океанов создают опасную погоду и морские условия, шансов у него не было бы. Ситуация была совершенно ясна: непригодная к плаванию лодка и недостаточно квалифицированный моряк. Оставалось одно — выбыть из гонки. В отличие от Мойтесье у него было радио с генератором, сообщить о своём решении ничего не стоило.


Да вот только принять единственно возможное решение Кроухёрст не смог. Мы никогда не узнаем, когда он сломался: посередине Атлантики или ещё до отплытия, в Тинмуте. Или что не дало ему повернуть назад: боязнь финансового банкротства, английская гордость или какой-то фатальный изъян в его душе. Как бы то ни было, в Англии получили совсем другую радиограмму. «Поразительный прорыв. Прошёл 250 миль в день. Рекорд для этой гонки». день.

В Тинмуте, да и во всей Англии, новости были встречены с большим воодушевлением. Англичанам нравится болеть за серую лошадку. Кроухёрст начал вести второй бортовой журнал, в котором записывал свои настоящие координаты.

Чем ближе его вымышленная траектория приближалась к мысу Доброй Надежды, тем опаснее становилось, что его раскроют. Кроухёрст радировал, что у него сломалось радио(!), прекратил общение с внешним миром. Следующие несколько месяцев его тримаран «Тинмутский электрон» бесцельно дрейфовал в Атлантическом океане, в то время как сам Кроухёрст тратил по нескольку часов в день на подделку записей в судовом журнале. Он слушал мировые радиостанции, чтобы понять погоду на воображаемом пути следования, и производил сложные математические расчёты, чтобы реконструировать вымышленные показания секстанта.

К Рождеству 1968 года в гонке, кроме пропавшего Кроухёрста, оставалось всего три человека. Остальные выбыли.

Нокс-Джонстон встретил Рождество в Тихом океане, в полосе Роковых сороковых, на пути к мысу Горн. Это был его 197-й день в пути. В районе Австралии сломался автопилот, приходилось круглосуточно рулить вручную. Перспектива провести праздник в одиночестве беспокоила его. «В первый раз с момента отплытия из Фалмута я почувствовал, что мне чего-то не хватает. Провести целый год своей жизни взаперти, в одиночестве — чушь какая-то».

Он откупорил бутылочку виски и порадовал себя стейком с картошкой и горохом. Включил радио, чтобы услышать традиционную рождественскую речь Королевы. Увы, Би-Би-Си не ловилось. Вместо этого каким-то чудом поймал коммерческую радиостанцию из Калифорнии. Из передачи узнал о полёте американского космического корабля «Аполлон 8». Пока пытался обогнуть Землю, три молодых американских парня стали первыми людьми, облетевшими вокруг Луны.

Мойтесье в Рождество огибал Новую Зеландию. Был полный штиль. Он снял с себя всю одежду и загорал нагим. В воде мирно спали морские котики. Днём на горизонте появились горы Новой Зеландии. Вечером откупорил бутылку шампанского. Шампанское поднимает настроение, веселит душу. На небе ни облачка. Солнце зашло. Рождество под звёздами.


Тетли был гурманом, любителем классической музыки. От несварения слушал Первую симфонию Сибелиуса. Когда кончился хлеб, стал печь его сам. В Рождество он был между Южной Африкой и Австралией. Катамаран разваливался, Тетли был в депрессии. Ужинал фазанами.


Февраль 1969 года. Мойтесье полностью уходит в себя, сливается с морем и с яхтой. Пишет пронзительные лирические строки:

Время уже давно остановилось … ничто и никогда не изменится: море навсегда останется того же пронзительно-синего цвета, ветер никогда не стихнет, «Джошуа» всё так же будет рассекать морскую воду ради простой радости дарования жизни снопам брызг, простой радости парусного путешествия под солнцем и звёздами.

Ночью проходит мимо мыса Горн:

Для картографа мыс — это просто мыс, с такой-то широтой и долготой. У моряка другая география. Для моряка великий мыс это одновременно очень простое и очень сложное целое: скалы, течения, волны, ветры и шторма, радость и страх, измождённость, сны, сорванная кожа на руках, пустой желудок, прекрасность бытия — и страдание временами.

Великий мыс для нас не сводится к широте и долготе. У великого мыса есть душа с очень тонкими и яростными цветами и оттенками. Душа, чистая, как у младенца и жестокая, как у преступника.

Поэтому мы не можем не плыть.

. . .

Я погружён в свои мысли. До Плимута рукой подать, десять тысяч миль на север. Но теперь мне становится ясно: отплытие из Плимута ради приплытия в Плимут — путешествие из ниоткуда в никуда.

Мойтесье, более опытный моряк на более быстрой и надёжной лодке, продолжает сокращать отставание от Нокс-Джонстона. В Англии всем очевидно: он безусловно покажет лучшее время, а может быть даже обгонит Нокс-Джонстона и придёт первым. Корабли французского ВМФ собираются с почётом встречать его в Плимуте; во Франции его ждёт орден Почётного легионера.

Вряд ли сам Мойтесье знал об этом — но безусловно чувствовал. Путешествие из ниоткуда в никуда потеряло всякий смысл. Он не поворачивает на север (обратно к Плимуту). Он идёт на второй круг, опять к мысу Доброй Надежды!

На капитанский мостик проходящего мимо танкера летит пущенное из рогатки сообщение для передачи в Англию: «Пятого февраля обогнул мыс Горн. Продолжаю без остановки по направлению к островам Тихого океана: потому что я счастлив в море, и чтобы спасти свою душу».

В гонке остаются только Нокс-Джонстон и Тетли. В этот момент просыпается и наш старый друг, Дональд Кроухёрст. Поскольку оба других участника — снова в Атлантическом океане, он решает тихонько присоединиться к ним и плыть обратно. Снова включает радиопередатчик. На родине приходят в восторг: у него неплохие шансы на победу! По телевизору интервьюируют его жену: Я знала, что он вернётся, я никогда не переставала верить. Сам же Кроухёрст планирует тихонько приплыть после Тетли и надеется, что непобедителей отпустят с миром и не будут внимательно изучать их судовые журналы. Несмотря на то, что он вложил в их подделку столько сил, он отдаёт себе отчёт, что ему, ни разу в жизни не бывавшему ни в Индийском, ни в Тихом океане, обмануть никого не удастся.


События начинают развиваться очень быстро.

22 апреля: Нокс-Джонстон первым возвращается обратно — и получает приз, Золотой глобус. Его результат: 312 дней, десять с половиной месяцев.

Тетли обгоняет Кроухёрста и ежедневно увеличивает отрыв. Но, слушая радиосообщения Кроухёрста, Тетли ошибочно считает, что тот преследует его по пятам. Тетли форсирует свой разваливающийся тримаран. У него все шансы получить приз за самое лучшее время.


30 мая: тримаран Тетли разваливается и тонет. Тетли посылает сигнал СОС. На следующий день его спасают, но из гонки он естественным образом выбывает.

Для Кроухёрста всё рушится. Как бы медленно он ни плыл бы начиная с этого момента, он всё равно получил бы приз за лучшее время! На родине все ликуют: и семья. и спонсор, и простые англичане. Победа предрешена! Для самого же Кроухёрста это означает конец.


И снова у него был единственный выход: выйти из гонки, причалить к ближайшему порту, во всём сознаться. И снова этого сделать он не мог. Он снова выключает радио (его жена: одного я не могу простить ему, что он ни разу не связался с нами…), снова начинает бесцельно дрейфовать. В своих дневниках описывает свою новую философию о космических духах, повелевающих телами людей.

Объяснение всех наших проблем: космические существа играют с нами в игры. Каждый человек во время своей жизни играет в космические шахматы с дьяволом.

Первого июля, на 243-й день своего путешествия, Кроухёрст делает шаг за борт. Его тримаран нашли через десять дней. Его труп не нашли никогда.

Любой моряк знает, что лодка в море постоянно разваливается, и её постоянно приходится чинить.

Нокс-Джонстон описывает как он конопатил снаружи щели в своей лодке. Один! На ходу! Нырял и нырял, с ножом, озираясь, нет ли акул, но законопатил!

Кроухёрст, как лодка, разваливался на ходу, и некому было ему помочь. Известный стереотип: море делает человека сильнее. История Кроухёрста показывает, что это не так. Море делает сильнее сильных. Слабых оно ломает.

Нокс-Джонстон и Мойтесье прошли испытание с честью.

Нокс-Джонстон единственный вернулся в Англию и выиграл гонку.

Мойтесье доплыл до Таити — полторы безостановочные кругосветки в одиночку — и поселился там.

Кроухёрста забрали космические духи.

Фильм, по-моему, в первую очередь именно об этом: о медленном, но верном пути слабого человека к безумию и гибели. О том, что самые высокие стены на этом пути человек строит себе сам.

Тяжёлый фильм.

Кто главный, настоящий герой этой истории?

Мойтесье отказался играть по чужим правилам. ВМФ Франции и Иностранный легион остались не у дел. Мойтесье ненавидел машины, ненавидел Монстра, пожирающего природу и простую жизнь людей. Мойтесье всегда ходил босиком. «Я мечтаю о дне, когда хоть в одной стране будет президент, ведущий простую жизнь, и босые министры. Я немедленно подам документы на гражданство». Я считаю, что он победил своих соперников.

Нокс-Джонстон играл по правилам — и выиграл. Защитил честь и престиж Англии. Как единственный участник, закончивший гонку, он получил оба приза — и, как настоящий англичанин, пожертвовал денежную часть, все пять тысяч фунтов, вдове Дональда Кроухёрста.

Он прекрасно кончает свою книгу, описывая своё возвращение в Фалмут.

Первыми, кто поднялись ко мне на борт, были офицеры Таможенной службы Её Величества г. Фалмута. Старший офицер невозмутимо задал мне свой стандартный вопрос:

— Порт отбытия?

— Фалмут, — отвечал я.

P.S. В Советском Союзе сняли фильм по этой гонке под названием «Гонка века» (1986). Кроухёрст выведен там несчастной жертвой акул капитала. Как отмечает Википедия, фильм запомнился в основном тем, что дочку Кроухёрста в нём играла Наташа Гусева, Алиса из «Гостьи из будущего»!

А в Англии, такое впечатление, сейчас снимают фильм-биографию Кроухёрста с Колином Фёртом в главной роли.


Источники:

Документальный к/ф Глубокая вода. Deep water, 2006, Великобритания.
Робин Нокс-Джонстон. Мой мир. A World of My Own, 1969.
Бернар Мойтесье. Долгий путь. La Longue Route, 1971. Английский перевод: The Long Way, 1975
Donald Holm. The Circumnavigators: Small Boat Voyagers of Modern Times, 1974.

Не без труда осилил (по-английски) последний бестселлер Мураками — «1Q84». 925 страниц, всё, что может завлечь читателя: триллер, детектив, магия, секс, насилие, призраки умерших мытарей, религиозные культы и даже непорочное зачатие. В прoмежутках между этими простыми радостями герои обсуждают и обильно цитируют Достоевского, Чехова и, разумеется, Оруэлла.

Один раз упоминаются и яхты, в сцене, когда главный герой, ненароком оказавшись в постели с прекрасной семнадцатилетней девушкой, тщетно пытается сдержаться:

Его пенис очнулся от своего безмятежного сна, как если бы его ткнули в спину пальцем. Он зевнул, потянулся, медленно поднял голову и стал подниматься во весь свой рост, пока, подобно яхте, чьи паруса наполняются сильным попутным северозападным бризом, не достиг полной, безбрежной эрекции.

Увы, маэстро тоже не в курсе, что яхте нужен не попутный, а боковой ветер, чтобы, как он выражается, «достичь эрекции». Как же ему в остальном теперь верить после таких ляпов?

Что же касается самой книги, то можете её не читать: все главные моменты я уже пересказал.