Я написал, как мы только что открыли парусный сезон, но это было не совсем точно. В Бостоне сезон мы действительно открыли, но впервые под парусом в этом сезоне я ходил ещё в марте.

Так получилось, что март я провёл в Израиле. Сняли с батюшкой квартиру в Тель-Авиве — с балконом, обязательно с балконом — и наслаждались и погодой, и городом.

Квартира была недалеко от Средиземного моря, и я постоянно ходил туда получить терапевтический заряд от запаха воды и от шума волн прибоя, разбивавшихся на волнорезах и накатывавшихся на песок пляжа.

Тогда меня и осенило: как же так, бываю в Израиле регулярно, а под парусом никогда не ходил?!

Нашёлся и человек, готовый меня взять: Коби, друг моего бостонского знакомого. Коби этот, на самом деле, несколько лет назад приезжал в Бостон со своими детьми, и я тогда катал его под парусом по Бостонской бухте. Вот я и рассудил, что теперь пришла его очередь.

( Read more... )

олег понравился оксане
хорош в постели строен но
не выделяет запятыми
деепричастный оборот

Стойка Эль-Аля в Бостонском аэропорту выглядит достаточно: мало того, что её запихали в самый конец терминала (так было всегда) и её охраняют бравые ребята с автоматами и собаками (так иногда бывало и раньше, но никогда их не было столько), но теперь там ещё и написано название совершенно другой авиакомпании!

* * *

Когда самолёт взлетает в темноте от взлётной полосы, в иллюминаторы видны яркие огни взлётной полосы на фоне огней бостонских небоскрёбов. Потом самолёт разворачивается на восток, и теперь под крылом лежит непроницаемая бесконечная чернота Атлантического океана. Контраст мгновенный и разительный, как будто летишь в космосе.

* * *

Обратил внимание, что я так привык к жизни на Восточном побережье, что когда, скажем, иду по берегу и океан справа, то очевидно, что иду на север. Здесь всё наоборот, и это кажется совершенно противоестественным.

Хочу похвастаться ещё одним предметом мебели, который я соорудил: стол с полками, который по-английски называется console table, а по-русский, к моему удивлению, консольный столик. Столик было решено делать в том же стиле и того же цвета, что и журнальный столик, который я сделал раньше: теперь они живут в одной комнате. То, что этот стиль (бруталисткий «деревенский стиль», rustic style) — самый простой в изготовлении — это, конечно же, случайное совпадение. Решение принималось строго из эстетических соображений. (Как в том анекдоте: «вы понимаете, я эстет».)

В качестве материалов я опять использовал строительную древесину из строительного магазина, и пора с этим завязывать: она у них вся кривая и косая, невозможно найти ни одной ровной доски.

Стол в основном держится на шурупах, снаружи незаметных (pocket hole screws), с небольшим количеством клея там, где с шурупами не удалось дотянуться. Думал вначале обойтись совсем без клея, чтобы при необходимости можно было всё разобрать, но не получилось.

Стол получился тяжёлый (и немаленький), поэтому я собрал две части отдельно (столешницу и всё остальное), и мы принесли его в комнату по частям.

( Read more... )

Этот январь январит совсем не так, как январили прошлые январи.

(Прочитано в интернете; мой перевод с английского.)

Я уже писал об идишском поэте Авроме Суцкевере (1913–2010). В последнее время вышло два фильма о нём. Один из них — израильский фильм «Чёрный мёд» (Black Honey, 2018) в основном концентрируется на его творчестве.

(О втором фильме, «Ver Vet Blaybn?» («Кто останется?»), я подробно писал в том прошлом посте.)

Во время войны Суцкевер был в виленском гетто, бежал к партизанам и чудесном образом был оттуда вызволен и доставлен в Москву на самолёте, посланном Сталиным.

После войны он переехал в Израиль и там упорно продолжал писать стихи исключительно на идише. Великий идишский поэт в мире, где на идише никто не уже не читает.

Фильм можно посмотреть здесь за деньги, а если очень хочется, можно найти бесплатно на YouTube.

Безотносительно к фильму, хочу поделиться с вами стихотворением Суцкевера, которое произвело на меня впечатления. Как и большинство стихов Сукцкевера (если не все), оно написано с ритмом и с рифмами, но я прочёл его в переводе на английский Ричарда Фейна, сделанном белым стихом. Русского перевода я найти не смог, на идише я не читаю, так что всё, что мне остаётся — это предложить вам свой прозаический перевод с английского прозаического перевода. Как часто бывает у Сукцевера, у этого стихотворения нет названия. ( Read more... )

По мере того, как мы изучаем всё больше и больше островов Бостонской бухты, я должен сказать, моё первоначальное впечатление не изменилось: все они по-своему хороши и интересны, каждый из них я всегда рад навестить снова.

Но если взять и, как обычно делают, грубо разделить их на две категории, — внутренние и внешние, — и заставить меня выбирать, то я безусловно скажу, что внешние манят меня больше.

Их дикость, грубость, отдалённость от мира людей… даже не знаю, как объяснять почему; мне-то самому понятно и без слов.

Внешние острова часто называют просто «Брюстерами», потому большинство их именно что Брюстеры: Большой Брюстер, Малый Брюстер (на данный момент закрытый для посещения), Средний Брюстер, Внешний Брюстер. К ним примыкает, и географически и тематически, Телячий остров.

Все эти острова (за временным исключением Малого Брюстера) мы за прошедшие годы посетили, изучили и полюбили. Если посмотреть на карту, то не считая совершенно не пригодных к высадке скал, оставался ещё один внешний остров, к северу от Телячьего. В прошлом я неоднократно называл его Зелёным островом (Green Island), хотя правильно называть его островом Грина (Green Island). В какой-то момент в прошлом он, кстати, назывался Северный Брюстер, так что совершенно невозможно не отнести его к Брюстерам.

В этом сезоне мы ходили под парусом преступно мало, но всё-таки иногда удавалось вырваться. Острова мы исследовали на «Морской вилке», которая для этого исключительно хорошо подходит. И вот одним погожим июльским днём мы спустили «Вилку» на воду в нашем стандартном месте, городе Уинтропе, быстро вышли из маленькой местной бухты в большую Бостонскую бухту и двинулись на восток.

«Ты на каком острове ещё не был?», — спросил Серёга. «На Грине», — ответил я. «Вот и отлично! — сказал Серёга. — Идём на Грин».

( Read more... )

Парусный сезон мы уже закрыли пару недель назад, но вчера выдался последний тёплый день нашего короткого индейского лета, и день совершенно роскошный: солнечно и натурально жарко, под 30°C. И мы с моей любимой женой не смогли сдержаться: вырвались из суматохи неотложных дел, взяли «Морскую Вилку» (правда, без паруса) и поехали на нашу речку. Она у нас совсем близко, в нескольких минутах.

На речке был ажиотаж. То, что пришло нам в голову, явно пришло и всем остальным тоже. Народ спускал на воду каяки и моторные лодки, но на тримаране мы были одни.

Осенняя речка была прекрасна. Большинство деревьев уже побурели, но были и такие, что ещё сохранили ярчайшие радостные цвета новоанглийской осени. Порывы ветра сдували листья с деревьев, они кружились в воздухе и плавно приземлялись на поверхность воды. Гуси, лебеди и цапли дополняли картину. Мы лениво нажимали на педали и неспешно скользили по поверхности воды. Было так жарко, что мы разделись и позагорали напоследок.

Поразительные пара часов, настоящий подарок. А когда мы проснулись сегодня утром, было холодно, и за окном шёл серый дождь.

( Read more... )

ну что же коротко о главном
с улыбкой диктор говорит
кругом пиздец а о погоде
сейчас расскажет николай

Продолжая тему идишского возрождения.

Как я уже писал, моя младшенькая с раннего возраста воспринимает окружающую действительность через музыку — и, в первую очередь, через песни. Достаточно сказать, что её интерес к французской культуре и языку начался с мюзикла «Les Miserables», а к русской — с «Норд-Оста».

Так вот, неизбежным результатом её интереса к идишу стало то, что у нас дома теперь звучат идишские песни.

Современные исполнения «традиционных» идишских песен можно очень условно разделить на две категории: те, кто очень осторожно и почтительно относиться к исходному материалу и пытается достаточно точно воспроизвести его; и те, для кого исходный материал служит отправной точкой для их собственной, современной музыки.

Об одной из групп, относящихся ко второй категории, «Идишской принцессе» я писал пару лет назад. А вот ещё в чём-то похожая, но более интересная в музыкальном отношении группа: «Форшпил». Конкретно, их второй альбом, который вышел в 2020 году и так незатейливо и называется: «Цвей». Группа была основана в Риге, где тогда жили её основатели, вокалистка Саша Лурье и аранжировщик-мультиинструменталист Илья Шнейвейс (в «Цвей» он играет, в первую очередь, на клавишах, электрогитаре и бас-гитаре). Сейчас Саша живёт в Берлине, а Илья, кажется, в Нью-Йорке, но это не мешает им эпизодически выступать и записываться.

Сам «Форшпил» описывают свою музыку как происходящую из несуществующей планеты, где музыканты в местечках играют не только на скрипках, но и на электрогитарах, а традиционные идишские баллады так же популярны, как и рок-гимны. «Если бы „Пинк-Флойд“ и „Дорз“ лабали вместе на еврейской свадьбе, они бы звучали вот так».

Само слово форшпил на идише — это музыкальный термин, означающий вступление, прелюдию, предвосхищение основной темы.

Практически все их тексты — более-менее бесхитростные, лирические песни о любви из Российской Империи начала двадцатого века, и чуть ли ни все они — народные, то есть без зафиксированного автора. Все — подчёркнуто нерелигиозные. Но это тексты, а вот музыка, аранжировка — совершенно форшпилевского разлива, из того самого параллельного мира, где идишские песни не были сданы в музей, а продолжали органично развиваться вместе с остальной мировой музыкальной культурой.

( Read more... )

Давненько я не писал об идише. За состоянием идиша я слежу в основном благодаря своей младшенькой, которая два лета подряд училась на интенсивных курсах идиша в Центре идишской книги в городе Амхерсте и так и осталась в орбите этого языка.

Я всю жизни думал, что идиш — это полумёртвый язык, который сошёл на нет из-за Катастрофы в Европе и ассимиляции в остальных частях мира и который ещё хоть как-то существует только в маленьких ультра-ортодоксальных хасидских анклавах в Нью-Йорке.

Выяснилось, что это правда, но не вся правда. Мы присутствуем при поразительном идишском возрождении (безусловно, в США, но я так понимаю, и во всём мире тоже). Молодые люди учат идиш и говорят на нём друг с другом. У них это теперь считается круто.

Младшенькая, кстати, благодарю идишу нашла себе летнюю практику. Она хотела поработать в библиотечных или музейных архивах и списалась, в частности, с Общественной еврейской библиотекой в Монреале. Монреаль — франкоговорящий город, но директор архивов совершенно не интересовалась дочкиным знанием французского. А вот знанием идиша заинтересовалась очень, и в результате младшенькая провела лето в Монреале, разбирая и каталогизируя их архивы на идише (русский время от времени тоже помогал).

Однажды в библиотеку зашёл (проездом) один крутой чувак, хорошо известный в идишских кругах. Младшенькую немедленно позвал как местного специалиста, и она немедленно с этим крутым чуваком затусовалась.

После Монреаля младшенькая поехала на идишскую тусовку в штат Нью-Йорк (смесь фестиваля и летнего лагеря для взрослых). Оттуда она потом и приехали на поезде в Берлингтон (Вермонт), где мы отдыхали.

Там младшенькая завела себе новых друзей, причём (к своему удивлению) не только своего возраста, — например, девяносточетырёхлетнюю Голду из Флориды, к которой, кажтся, уже собирается в гости. Не удивлюсь, если у этой Голды идиш был родным языком.

Но с поколением Голды мне всё более-менее понятно, а вот за поколением младшенькой наблюдать очень интересно. Для этих молодых людей идиш вдруг оказался тем сигналом, по которому они находят своих. Они реально говорят на нём друг с другом. Когда младшенькая была в Париже, она общалась на идише со своими новыми друзьями, которых там встретила, — девушками из Англии и Германии.

Я сам видел это и в Америке. Мы ехали в машине, младшенькой позвонил её идишский друг, они начали говорить по-английски, но довольно быстро перешли на идиш. Жена была поражена. «Знаешь, — сказала она, — я помню, что ровно так же вела себя моя бабушка: переходила на идиш в разговорах со своими подругами, чтобы мы не понимали, чтó она говорит».

Вот так удивительным образом замкнулся круг поколений. Да, в отличие от Голды, практически ни у кого их этих молодых людей идиш не родной язык. А что будет у их детей?

Рассуждая логически, шансов на возрождение идиша нет никаких, но мы же знаем, что произошло с ивритом в двадцатом веке вопреки всякой логике.

Буду продолжать наблюдать за ними с большим любопытством.

Моя прекрасная жена обожает собирать грибы, и каждую осень мы хотя бы один раз выбираемся в Провинстаун, на кончик Трескового мыса.

Ехать туда на машине долго и нудно, поэтомц я всегда стараюсь попасть вместо этого на паром. Паром идёт полтора часа по прекрасному Атлантическому океану — а именно, Бостонской бухте, Массачусетскому заливу и заливу Трескового мыса. Не потерянное время, а приобретённое. Ещё на этот паром не берут машины, а берут велосипеды. Это даже хорошо, усиливает ощущение приключения.

Вот мы и выбрались на денёк, — тёплый, солнечный, летний ещё в сущности денёк, — как раз на пароме с велосипедами. Пришвартовались в Провинстауне, несколько километров — и вот мы уже в заросших невысоким леском песчаных дюнах. Почему-то грибы любят расти именно здесь.

Собрав грибов, поехали по велосипедной дорожке в лесу, выехали к берегу, искупались в океане, пообедали, и поехали дальше, в город и к причалу.

К Бостонской бухте паром подходил уже на закате, так то мы ещё и виды соответствующие получили.

Прекрасный вышел день, всё что надо для удовлетворения жизнью.

Да, забыл сказать: грибов было неимоверное количество. Мы брали только подосиновики, набрали две сумки и были вынуждены остановиться, потому что на велосипеде больше не увезёшь. Надо будет ещё вернуться в этом сезон, наверное уже в октябре.

( Read more... )

В рассказе об острове Никсес-Мейт я забыл вставить одну фотографию. Теперь оплошность исправлена, но фотография красивая, и я покажу её отдельно.

( Read more... )

Уютная речка и дикий остров

(Продолжение. Начало здесь.)

( Карта )

День 6

Серёга (на этот раз в одиночестве) провёл ночь в кокпите. Небо на следующие утро небо было полностью затянуто тучами, и восхода встретить не удалось. Но, по крайней мере, Серёга обнаружил, что на нём были носки марки «Рокпорт», и с гордостью их демонстрировал на фоне самого Рокпорта и «Мотива номер один» — наиболее часто изображаемого на картинах американского здания (не спрашивайте меня, почему).

( Read more... )